Эмма увидела его силуэт еще загодя: высокий мужчина, что стоял и пытливо смотрел в сторону входа в аэропорт. Он пришел, пришла и она. То самое табло, те самые две недели…
Женщине и правда было легко расстаться со всем в этом городе. Работа? Она уволилась с нее еще почти месяц назад. Квартира? Рассчиталась с хозяйкой и будь свободна. Потому-то последние дни были для нее испытанием на прочность: заняться было абсолютно нечем, а прийти по знакомому адресу и, как обычно, взять книгу, или же просто поговорить с Бернардом, не позволяла гордость.
«Две недели, так две недели. Что я, маленькая что ли? Ему тоже нужно многое решить, о многом подумать», - думала Эмма лежа в кровати в первую ночь после возвращения из Солтхилла, - «Что я скажу родителям? Ладно, что я возвращаюсь обратно, этот укол я переживу, а вот Бернард… Или не говорить про него?».
О'Брайан катила позади себя чемодан и медленно приближалась к мужчине. Он уже заметил ее, его лицо уже изменилось, выражая что-то вроде успокоения и облегчения.
- Вот видишь, я пришла. И даже с билетом… Ты опять будешь вредничать и сядешь отдельно? – спросила она, и чувства враз нахлынули на молодую женщину.
Эмма отпустила ручку чемодана, отдаваясь порыву обнять такого родного, такого своего человека. Ну и пусть, что это было странно, но она обхватила его шею, прижимаясь к нему, к его телу, и чувствуя долгожданное тепло.
***
- … Так я ее снимала, - сказала женщина Бернарду.
Они стояли на асфальте возле обильно остекленного, почти полностью прозрачного здания аэропорта города, каждый со своей скоростью, но секунда за секундой осознавая, что родной город не припас для них крыши над головой и кровати под этой крышей, чтобы выспаться.
Да, они могли бы снять номер в гостинице. Проблема тут же вставала на их пути, грозно уперев руки в свои бока. Проблемой было то, что финансов хватило бы на пару ночей, не больше. Дальше – коробка, вокзал, парк… Выбирай, ассортимент велик.
«Можно позвонить маме… Но она скорее всего позовет меня к ним. А что делать с Бернардом? Она не пустит его на порог», - размышляла она, доставая из чемодана первое необходимое в номере недорогой дублинской гостиницы пока Блэк в ее ноутбуке искал варианты съемной квартиры.
Мужчина и женщина после некоторых споров пришли к выводу, что лучшим вариантом будет найти квартиру, за которую придется платить из расчета занятых у друзей денег. Как раз в первый месяц они оба смогут найти работу, причем в случае Эммы это все выглядело радужнее – она могла вернуться на прежнюю должность.
О’Брайан чувствовала жуткую усталость, навалившуюся на нее за весь этот длинный и тяжелы день, так что когда Бернард вторым (а она смогла отвоевать право первенства) пошел в ванную комнату, чтобы принять душ, Эмма крепко уснула, лежа на кровати и обнимая такую неловкую типично гостиничную подушку.
С утра сперва наперво женщина, проснувшаяся в таком хорошем и игривом настроении, разбудила мирно спящего Блэка, который еще пару минут назад обнимал ее такую же спящую. Как ей показалось, а она вряд ли ошибалась в этом плане, он остался вполне довольным таким необычным будильником.
За завтраком в соседней кафешке, где подавали вполне себе приличные блинчики, сдобренные шоколадом, карамелью или клубничным сиропом на выбор, Эмма набрала номер Мари, ее лучшей подруги, которая до переезда О’Брайан в Амстердам работала вместе с ней в одном отделении, но в качестве медицинской сестры.
- Эммс! Эммс, ты вернулась! Я знала! Рассказывай. Нет, мы должны встретиться! – не могла успокоиться взволнованная миссис Райт, - Рич! Рич, мне нужно будет съездить в город, последи за ребенком, - как обычно прямо в процессе разговора известила о своих намерениях неугомонная Мари.
- Стой, стой… - посмеивалась пыталась успокоить ее женщина, - Давай на нашем месте… Эм, где-то через полтора часа. Ты успеешь доехать?
«Их местом» было кафе, располагающееся неподалеку от больницы Beaumont, где обе они еще так недавно работали вместе. Их оно стало после того, как еще почти 7 или даже больше того лет назад они первый раз пошли туда после смены. В итоге это стало их традицией.
- Эмма! – вскрикнула как всегда активная хрупкая и невысокая, но оттого не менее бойкая, женщина с волосами, цвет которых отдавал золотистым и рыжим, - Я тут.
О’Брайан прошла, а точнее даже пробежала до столика и крепко обняла подругу. Они не виделись практически всего-ничего, но вместе с этим очень соскучились друг по другу.
- Ну рассказывай. Как, что и почему… - сказала Мари, облокачиваясь вперед о стол и о сложенные в замок на нем пальцы рук.
- Я нашла его… Я не говорила тебе по Скайпу, извини… Но я нашла его, - улыбаясь сообщила Эмма.
- Кого «его»? – недоуменно схмурилась Райт.
- Бернарда. Я нашла его. Мы вернулись сюда вместе… Боже, Мари, это разговор для бутылки вина. Но мы, кажется, вместе и, кажется, у нас все хорошо…
Она не успела закончить говорить, как рыжеволосая встряла с замечанием:
- Ты с ума сошла, О’Брайан? О господи… Ты точно там сошла с ума! Начерта тебе лезть в старое осиное гнездо?
Они проговорили порядка 3 часов, выпив столько чая, сколько англичане и не решаются осилить, соревнуясь в количестве потребляемой внутрь жидкость только с жителями своей страны, а по большей части в мужской их частью, которые ставят воистину мировые рекорды, посвящая их Святому Патрику.
Эмма вернулась в гостиницу уже под самый вечер. Оказалось, что ворчливый Бернард даже не выходил из номера, отчаянно занимаясь поисками то квартиры, то работы, то этого всего сразу и одновременно.
О’Брайан не решалась предложить мужчине какое-то время пожить у Мари и ее мужа, зная его отношение к ней. Да, миссис Райт и сама не горела желанием видеть «этого хама и бессердечного барана» под своей крышей, но не выручить лучшую подругу она не могла. «Тем более, что мы переехали в большой дом. Ну и что, что не в самом городе. Зато дочка дышит свежим воздухом», - объясняла их переезд сама Мари.
Наконец-таки Эммма собралась с силами и, используя все методы, которыми одарила ее природа, и которым научил опыт, прильнула к боку сидящего с вытянутыми ногами на кровати Бернарда.
- А я похоже нашла, где нам пожить, - сказала она мягким голосом, - Не так далеко от города… И очень хорошие люди. Мари предожи…
Женщина так и не смогла закончить фразу, ведь прозвучало кодовое «Мари», как красная тряпка действующее на сообразительного Блэка, который видимо тут же смекнул что к чему.

Отредактировано Emma O'Brian (03.10.2014 13:32:04)

Последние дни Бернард был сам не свой, а это не могло не откликнуться в душе Эммы. Сперва она боялась, что мужчина не чувствует себя хорошо рядом с ней, ведь как никак они проживали вместе, в таком небольшом и почти замкнутом пространстве, завтракали, обедали и ужинали вместе, все делали совместно. Он был натянут, как струна, нервничал и как-то слишком глубоко уходил в собственные мысли, что только нежность и ласка могли вернуть его обратно к реальности.
О’Брайан вернулась на прежнюю работу даже с той же зарплатой, что не могло не радовать, но это только усугубляло ситуацию для нее. Переживая за своего мужчину, она старалась не оставаться на сутки постоянно, а трудилась почти всегда посменно. «Я еще не привыкла к ритму», - убеждала она сама себя, хотя о каком непривычном ритме могла идти речь, если в Амстердаме она работала тем же самым реаниматологом?
Так случилось и в этот раз: женщина пришла из больницы и, уставшая, бросила сумку с костюмом и халатом у двери их такого родного уже номера. Все, о чем она сейчас мечтала, все, чего она сейчас хотела было обнять теплого и любимого человека, принять душ да уснуть крепких человеческим сном. Но не тут-то было! Он опять сидел и, как казалось Эмме, ничем не занимался. То ли усталость, то ли раздражение от такого расклада пробудило ее топнуть ногой и довольно громко заявить:
- Ты! Ты сидишь здесь и ничего не делаешь, а я работаю и устаю! Ты даже не хочешь обнять меня или проявить хоть какое-то внимание! Нас к чертям выселят отсюда, если ты не найдешь хоть какой-то заработок!
Она выпалила это на одном дыхании, но ее тираду прервал телефонный звонок. Это был мобильный Бернарда (как всегда кстати!), который (ну конечно же!) был куда важнее Эммы и ее пустых споров и возмущений (я и не сомневалась!).
- Вернусь вечером, - брякнул мужчина, надевая куртку и совершенно спокойно вышел прочь.
О’Брайан стояла как вкопанная посередине номера и не могла сообразить, что это вообще такое было. Но, чертыхнувшись как только может чертыхнуться довольно милая и женственная ирландка, она не нашла ничего лучше, чем все же принять душ и лечь отдыхать, оставляя все раздумья и ссоры на вечер.
Эмма долго не могла понять спросоня, что от нее хочет Бернард: он показывал ей какую-то бумагу из банка (на нас наложили штраф?) и все говорил о какой-то книге, о каком-то гонораре и о каком-то книжном магазине. Тогда женщина села на кровати, отряхивая голову от остатков сна, а затем попросила его пересказать все нормальным порядком.
Когда Блэк закончил свой рассказ, она засияла улыбкой, положила свои ладони ему на лицо и поцеловала так, как может поцеловать человек, который любит. Она была счастлива за него, счастлива, что  сейчас, спустя 6 лет, сбылась все-таки его мечта – его книгу издали.
Праздник по этому поводу решено было провести в том самом ресторанчике, где прошло их первое, столь неудачное свидание, когда Бернард испачкал свою уже безвременно почившую в огне рубашку, и такой ее титул отнюдь не был просто возвышенным слогом, ведь ей и правда пришлось закончить свою жизнь рубашки, сгорев, а заодно чуть не спалив половину кухни.
Настоящий сюрприз ждал их уже на пути домой, обратно в гостиницу. Счастливая и почти беззаботная пара шла, взявшись так совершенно глупо за руки и получавшая от этого удовольствие. Сегодня они даже забыли про ссоры: Бернард был рад своему продвижению в писательском деле, а Эмма была рада за него.
Их окликнул голос, который женщина вряд ли могла перепутать с чьим-либо чужим:
- Эмма? Эмма, это ты? Господи, Эмма! Ты… Ты что, с ума сошла? Как ты… В компании этого мерзавца… Здесь… Эмма, немедленно домой. Похоже, нам предстоит серьёзный разговор.
Это были никто иная, как Хелен О’Брайан, врач-кардиолог и прекрасный специалист своего дела. Это была ее мать.
Обе женщины были шокированы, и, если Эмма была удивлена встретить маму вообще, то та в свою очередь больше «обрадовалась» наличию Бернарда рука об руку со своей дочерью. Необходимо было что-то решать, что-то говорить, а на О’Брайан напала такая паника и ступор, что она не могла выдавить из себя и слова, такое влияние имела над ней сильная рука матери.
- Но мам… Мы вместе.. Живем… - неожиданно робко стала говорить Эмма, больше походившая не на взрослую женщину, а на ребенка.
- Мистер Блэк, - сказала Хелен со всем презрением и омерзением в голосе, обращаясь непосредственно к Бернарду, - Будьте добры отпустить руку моей дочери, она идет домой.
Это обращение и эти слова чиркнули спичкой над порохом, что ровным слоем лежал на душе Эммы, и резко, горячо и ярко внутри нее загорелось пламя.
- Нет, я никуда не иду с тобой, мама, - жестко, кратко и по делу сообщила она, - Я иду домой с Бернардом.
Какое-то время О’Брайан старшая еще пыталась убедить дочь отказаться от безрассудной затеи и вспомнить ее спокойную и размеренную жизнь «без этого типа, что только взболомутил тебе тогда все сердце», но женщина оставалась неприступной.
Только уже в номере, когда закрылась дверь, стальные доспехи пали и под ними оказалась все та же Эмма. Ее трясло мелкой дрожью, ведь впервые в жизни она так резко и грубо выразила собственное мнение, так еще и перед своей матерью. Не в силах сдерживать эмоции, она прижалась к Блэку и разрешила себе заплакать.
- Один раз я тебя уже потеряла, - через слезы говорила она, - Я не смогу потерять тебя снова. Я люблю тебя, и пусть это будет самой страшной проблемой на нашем пути.
Она уже немного улыбалась, пытаясь подбодрить себя и заодно и Бернарда. О’Брайан еще говорила про все препятствия, которые готова преодолеть, про все, что ждет Блэка, как писателя, про счастье и будущее, но слова были все тише и все больше отходили куда-то на второй план. Они были вместе, а другое уже было не важно.
Утром Эмма проснулась с чувством, что она стала совершенно другим человеком: сильным, смелым и самостоятельным. Всю эту прекрасную картину портило лишь только то, что она лежала в объятиях Бернарда, да ко всему прочему не хотела из них выбираться. Но делать было нечего, так что женщина очень и очень тихо оделась, представляя, как обрадуется Блэк тому, что она задумала.
Возвратилась в номер О’Брайан меньше чем через полчаса, но не одна, а в компании двух чашек вполне неплохого кофе, который она без зазрения совести приобрела, ведь сейчас, когда дела пошли в гору, можно было и побаловать себя, да с бумажным пакетом, в котором были еще горячие французские круассаны.

Эмма творила на кухне, и в этом случае слово «творила» подходило как нельзя кстати. Опираясь, как калека, на старые рецепты матери Бернарда, она пыталась найти наилучшее свое исполнение яблочного пирога. В своих попытках, коих было уже больше десятка, она то и дело относила маленькие прототипы выпечки на пробу Блэку, что гордо сидел в собственном кресле собственного же книжного магазина.
Да, им приходилось жить в самой лавке, но это была хорошая, большая и просторная комната с окнами, через которые солнечный свет входил внутрь и надолго терялся в помещении. Здесь все дышало стариной, и О’Брайан боялась что-либо трогать, чтобы не нарушить механизм жизнедеятельности этого места. Все, что она поменяла с момента их переезда сюда – постельное белье и полотенца, а остальное оставалось в первозданном состоянии.
«Что, если попробовать добавить еще одно яйцо? И еще корицы?» - размышляла она, надев на уши наушники, в которых играла песня ирландской группы Snow Patrol.
Мужчина с ужасным, просто кошмарным характером упрямо продолжал переворачивать табличку на двери магазина, сколько бы Эмма не пыталась оставить ее на надписи «Открыто». И сейчас, конечно же, в магазине было ни души, как думала женщина, гордо вышагивая мимо узкого коридора, что оканчивался с одной стороны лестницей наверх, а с другой – выходом в саму книжную лавку.  Произведение ее кулинарного искусства не менее гордо почивало на тарелке, заодно разнося удивительный аромат печеных яблок и пряной корицы.
- Берна-ард! Пора пробовать новую версию! – крикнула она еще с кухни, - Мне кажется в этот раз само… Ой…
Эмма остановилась, как вкопанная у прохода на кухню, что так неудачно была слишком близко к самому торговому залу, отчего всевозможные запахи жили не только на ней, но и баловали и дразнили нечастых посетителей.
Там, между двумя стеллажами, перед сидящим к женщине спиной Бернардом стояла никто иная, как мама Эммы собственной персоной. Холодная, как обычно, с привычным ледяным и таким до ужаса прагматичным взглядом она как раз-таки заканчивала свой короткий монолог:
- … Вы никогда не казались мне человеком, которого ожидает светлое будущее.
После собственных слов миссис О’Брайан перевела взгляд на собственную же дочь и продолжила:
- Эмма, если ты сейчас же не пойдешь со мной, мы с отцом заберем тебя из этого, - она оглядела все своим претенциозным взглядом, - гадюшника вне твоей воли и желания. Ну же. Ставь тарелку и пошли.
То, как она говорила с дочерью, то, как строила свои фразы в совершенно ультимативной и приказной форме, не оставляя даже толики места для компромисса и соглашения, сильно задело Эмму за живое. Да, она поставила эту треклятую тарелку на стол, за которым сидел мужчина, но в ее движении была такая же холодная медлительность, какая присутствовала во всех жестах и даже в мимике ее родительницы.
О’Брайан младшая прошла чуть ближе в сторону матери и остановилась, оглядываясь на Бернарда. Взгляд женщины был строгим, он скорее всего ни разу не видел ее такой. Разве что такой взгляд она носила после таких далеких и почти забытых событий, произошедших в поездке в Эдинбурге. Не громко, спокойно  и ни капли не повышая своего голоса, Эмма сказала:
- Милый, пожалуйста, дай нам с мамой немного поговорить… Я приду к тебе, как только мы закончим, хорошо?
Да, слова мало могли влиять на своенравного и такого любимого женщиной «чурбана» Блэка, но то, как она посмотрела на него… Ощути О’Брайан сама такой взор на себе, по ее коже бы пошли мурашки. Несмотря на это, он даже и не сдвинулся с места.
- Я никуда не пойду, мама, - сказала она под контролем взгляда молчаливого зрителя в лице Бернарда Блэка.
- Я не принимаю от тебя возражений, Эмма София О’Брайан! – прикрикнула вмиг разозлившаяся на дочь мать, - Собирай нужные тебе вещи и на выход. Мне надоело возиться с твоими мимолетными желаниями! Мы, кажется, уже проходили все твои отношения с этим мужчиной, Эмма. Он не заслуживает тебя…
- А кто заслуживает? – взрываясь, воскликнула та, - Дилан? Боже, мама, почему ты не можешь понять, что я счастлива? Я счастлива здесь и сейчас, с Бернардом, в его магазине, не с кем-то, кого ты считаешь для меня выгодной партией…
О’Брайан почти молила свою мать услышать ее, это отражалось в ее голосе, интонация которого поменялась. Теперь Эмма практически срывалась на плач, но держалась, чтобы не пасть лицом в грязь.
«Я должна показать, что я уже взрослая девочка, не подросток, за которым нужен глаз да глаз. Я не сбежала от родителей, я ушла, выбрав правильный для себя путь», - твердила себе она через внутренний голос.
- Ты сама себя не слышишь, Эмма. Посмотри вокруг! Это то, что ты хочешь? То, в чем готова жить всю жизнь? Прощелыга Бернард со своим складом никому не нужных книг, что только собирают пыль да и только. Ты красивая молодая женщина…
- Уходи.
- Что, прости?
- Я сказала уходи. Убирайся прочь и больше не смей приходить ко мне. Не смей больше приходить к нам сюда, - рявкнула Эмма, становясь темнее тучи и указывая Хелен на дверь.
Никогда прежде она так не говорила с матерью, никогда прежде она не выставляя ее прочь, указывая забыть дорогу к себе, как к ее собственной дочери, ее ребенку. Старшая О’Брайан, обладая схожим нравом, не могла терпеть такого отношения к себе и такого тона. Она перевела свой пылающий огнем ненависти взгляд на виновника всей этой ссоры, спокойно сидящего себе в кресле.
- А Вы… Молодой человек, - прошипела Хелен, - Должно быть крайне довольны, что смогли настроить мою дочь против меня. Вы портите чистое дитя, сами того не понимая. Я еще найду на Вас управу, помяните мое слово.
Эмма не знала, что происходило дальше в книжном магазине, так как вышла на кухню, чтобы дать себе хоть немного отдышаться, ведь легким откровенно не хватало воздуха. но вроде как кто-то зашел внутрь. Следом послышалась короткая перепалка (она вернулась?), последнюю сцену которой и застала О’Брайан, так кстати вернувшаяся из смежной комнаты.
Ее мать, вооружившись какой-то вполне увесистой книгой, со всей силы швырнула ее в Бернарда. Томик прошелся твердым и острым краем обложки по щеке мужчины и с таким тупым звуком упал на пол подле его ноги. Звоночек и полная тишина…
Спасительница Эмма около получаса пыталась сначала остановить кровь из пореза, затем обработать рану и, конечно же, заклеить это боевое ранение пластырем. Все это действо сопровождалось присказками и такой нежностью, что если ссадина не заживет в три раза быстрее, стоит все же начать разочаровываться в силе любви и заботы.
***
- Бернард, не делай такое лицо. Ну! – не унималась О’Брайан, что сидела по правую руку от мужчины в такси, что ехало прямиком к дому ее подруги Мари, - Я знаю, знаю, что ты не в восторге. Но попробуй хотя бы изобразить улыбку, а я…
Что прошептала на ухо ему женщина осталось тайной в том числе и от водителя, сидящего всего-то в каком-то метре или полутора от пары.
Дом семейства Райт, состоящих из самой Мари, ее мужа Ричарда и их очаровательной дочурки Авы, был совершенно небольшим, но достаточно свободным строением в типично пригородном стиле. Здесь был и такой типичный заборчик по образу частокола, и такой типичный гараж с такой типичной семейной машиной, на заднем сидении которой было закреплено такое типичное детское сидение. «Типичная семья», - подумала про себя О'Брайан.

Женщина медлила. Не то, чтобы они о чем-то еще говорили с Мари, нет. Они посмотрели друг на друга и взгляды говорили больше, чем какие-либо слова вообще могли когда-либо выразить.
«Ты мне не сказала? Почему? Почему ты все это время это скрывала? Почему не попыталась встать не на мою сторону, не на его сторону, а на нашу сторону?» - за долю секунды пронеслось от Эммы по направлению второй женщины.
«Я не могла. Он приносил тебе боль, я делала как лучше. Ты просила прервать все, дать тебе свободу, я согласилась на все это… Ты не в праве меня обвинять, Эмма», - ответила ей подруга таким же коротким, но таким многословным взглядом.
В полной тишине, нарушаемой только звуками ее шагов, О’Брайан прошла к входной двери, но здесь Бернарда уже не было. Насупленный силуэт вырисовывался там, за окном, на крыльце. От мужчины распространялся дым, который рассеивался в уже становящемся влажном ночном воздухе. В тяжелых и холодных раздумьях Эмма надевала верхнюю одежду, стараясь не сводить взора с Блэка.
Часы над дверью как раз сменили положение стрелок на 0:54, когда, не прощаясь, не говоря ни слова, Эмма вышла из дома миссис Райт, кутаясь в свою куртку и посильнее надвигая шарф на подбородок в надежде удержать как можно больше тепла собственного тела и тепла дома, в котором она только что была. Сейчас она не поддерживала ни одну из сторон, оставаясь на одинокой и пустынной нейтральной территории. Оба дорогих Эмме человека были по разные стороны баррикад, к каждому из них ей так хотелось присоединиться, но точка зрения могла быть только одна.
Мари. Ее лучшая подруга, которую она знает уже 20 лет, с тех пор, как ее семья переехала в Дублин откуда-то из пригорода, и девочка пошла в ту же школу, что и О’Брайан. Они знали все друг о друге, делились всеми секретами и теперь… Теперь открывается то, что Мари не сказала Эмме о том, что Бернард был задержан из-за попытки прыжка с моста, что он был так близко. «Неужели она еще и держала все под таким контролем? Ведь меня вполне могли вызвать на консультацию в его отделение… Боже…» - ее внутренний голос хватал себя за голову и рвал волосы в панике.
Бернард. Он явно не был тем романтичным героем, в которого может влюбиться любая женщина тогда, шесть лет назад. Что уж там говорить, он не является таковым и сейчас, но, как говорится, любви не прикажешь. Но все же, сейчас он создал ту напряженную обстановку, что только можно было воцарить между ним, Эммой и, конечно же, Мари. Это был крайне подлый поступок…
Женщина стояла чуть поодаль Блэка, не смея пропустить между ними ни одного слова. Ей нужна была тишина, ей нужно было подумать. Взглядом она смотрела на спину Бернарда, размышляя, как бы могло все сложиться, не произойди тогда этого театрального действа со смертью и установлением тяжелого свинцового занавеса между двумя еще любящими друг друга людьми.
«Почему ты не можешь быть добрее? Почему не можешь относиться к людям лучше?» - думала Эмма, отвернувшись к окну машины, - «А если бы я, например, была бы в твоей жизни не твоей, а просто посторонним человеком? Ты бы позволял себе унижать меня? Ты бы был таким же хамом? Я почти отреклась от матери из-за тебя, теперь я готова потерять подругу… Сколько людей ты еще прогонишь от меня, Бернард?».
Утро встретило женщину серостью и накрапывающим за окном мелким дождем. Блэк еще крепко спал, и Эмма искренне удивилась, как вообще этот человек может таким образом относиться к своей работе. Она отнюдь не собиралась сейчас идти и работать в зале вместо него, нет. «Магазин – твоя затея, милый. Спишь, значит купишь себе меньше сигарет… Хм!» - подумала она, завязывая на себе теплые спортивные штаны и спускаясь вниз, чтобы пройти на кухню.
Почему-то женщина была уверена, что он проснется и будет изображать из себя будто ничего и не произошло. Она вспомнила его родителей – спокойного и крепкого отца и почившую добрую мать – и задумалась о том, каким несносным может вырасти сын таких хороших родителей. «И наоборот!» - подкинул ей комплимент внутренний голос, но Эмме было не до него.
«Хорошо… Мне 30 лет. Я живу в книжной лавке с большим ребенком, который похож вовсе не на ребенка, а на задницу. Теперь мне предстоит разговаривать по душам с ним и с Мари… Ну за что, за что мне такое?» - вопрошала к греющемуся на плите чайнику.
Кисловатый аромат растворимого кофе наполнил кухню, хотя бы как-то согревая озябшую О’Брайан где-то на подсознательном уровне. На контактном и вполне себе физическом уровне ее руки согревала большая желтая кружка, в которой и был дымящийся напиток.
«Он вообще пишет сейчас что-нибудь? Раньше он хотя бы давал мне читать какие-то урывки. А теперь? Чем он занимается целыми днями? Продает 1-2 книги настойчивым покупателям, что не обращают внимания на табличку «Закрыто»? Черт, надо выкинуть ее! Что за детский сад?» - возмущалась в мыслях и хмурилась в настоящем женщина.
Все это время ее глаза изучали скучный задний двор их жилища: участок примерно два на четыре метра, обрамленный потрепанными кирпичными стенами. При очень большом желании здесь бы можно было разбить маленький домашний огород, да вот только света с каждым днем становилось все меньше и меньше, а воздух был все холоднее.
Эмма положила четыре треугольничка сэндвича с ветчиной и овощами на тарелку и, просунув пальцы в ушко чашки с еще одной порцией черного напитка, она вернулась в их спальню. Мужчина еще крепко спал, так что О’Брайан не оставалось ничего иного, как поставить импровизированный завтрак на тумбочку и, забравшись на кровать, не отметить поцелуй ниже мочки уха Блэка.
- Подъем! Вставайте, мистер Задница. И не думайте, что я не припомню Вам за вчерашнее, - негромко сказала она, наблюдая за лежащим рядом телом.

Отредактировано Emma O'Brian (07.10.2014 22:10:52)

- Подожди! Постой! Ты снесешь полки! Боже мой… – умоляла Эмма, пытаясь остановить несносного ребенка, что лавировал между полок книжной лавки Блэка.
«А я только расставила все книги по порядку… » - продолжила уже мысленно свою мольбу она, - «Нет, они упали… Нет, не выкидывай их специально! Ну вот…».
Народная забава «догони ребенка в книжном магазине» продолжалась еще где-то 10 минут. Женщина искренне не понимала, откуда у юнца столько прыти и энергии, хотя это было очевидно: мальчишке было-то всего около десяти или чуть больше, а ей аж в целых три раза больше. Сама она уже довольно лениво пробиралась меж полок, применяя тактику выслеживающего хищника, охотящегося на быструю, но совсем неопытную цель. Ну по крайней мере она сама ее так называла у себя в голове.
- Ребенок, ребенок… - как заправский коп, разговаривающий с преступником, что держал заложника,  ровным голосом, выдерживая правильную интонацию и паузы, начала свою речь Эмма, - Давай я принесу тебе печенье и мы… Эм… Почитаем книгу? Как ты на это смотришь?
«Дети вообще читают еще книги? Но в любом случае, мой ноутбук он не получит, а других развлечений в лавке нет», - заключила она и, поглядывая назад, на этого «ангела», прошла на кухню.
Времени было совершенно в обрез. Зная, как обычно ведут себя дети в моменты такого полного отсутствия надзора со слов Мари и Лизы, Эмма была готова к худшему. «Я отошла только чтобы ответить на звонок, а он разрисовал всю стену! Мы только-только поклеили новые обои в гостиной… Джек даже не заметил, что что-то происходит за его спиной. У нас растет маленький шпион и диверсант», - жаловалась ей недавно подруга. К слову сказать опасения оправдались: когда женщина вернулась в зал с тарелкой печенья и чаем, то Пит уже был на третьей от пола ступеньке вверх по лестнице, что была приставлена к одному из высоких стеллажей, чтобы имелась возможность достать книги и с верхних полок.
- А ну слезай, а то твой папа и мистер Бернард придут и будут на нас ругаться, - предприняла финальную попытку образумить мальчишку она, но все было без толку.
С грехом пополам своими силами она стащила его вниз, на бренную землю, но и тут он никак не мог угомониться:
- А Вы знаете моего папу? И дядю Бернарда? – спросил ребенок, вооружаясь печеньем с тарелки.
- Да. Твой папа лучший друг дяди Бернарда, а я… Очень хорошая подруга. Его очень хорошая подруга, - поправила себя О’Брайан в попытке дать себе адекватный титул в данном свете.
- У тебя нету своего дома? – спросил Питер, прожевывая откусанную от кругляша печенья часть.
- Почему ты так думаешь? – женщина показала ребенку на мягкий старенький диванчик, а сама села в кресло, говоря это и посмеиваясь.
- Потому что ты живешь с дядей Бернардом.
О’Брайан не стала вдаваться во все подробности, лишь рекомендуя парнишке налегать на печенье. Внешне он сейчас еще больше, чем тогда, шесть лет назад, напоминал ей Дона. Ее бросала в дрожь мысль о том, что не дай бог когда-нибудь вырастет что-то напоминающее Блэка, и эти твое продолжат историю своих отцов.
Блондинка тряхнула головой, прогоняя эти странные фантазии и опрометчиво предложила мальчишке вместе что-нибудь почитать, благо что они практически находились в большой библиотеке читай-не-хочу. Осознание, а точнее воспоминание прошлого всплыло в памяти женщины слишком поздно, когда неожиданный укус за руку уже стал разгораться красным и глубоким следом в виде отпечатка зубов на предплечье Эммы. «У, маленький паршивец!» - вскрикнул внутренний голос О’Брайан и, прижав к себе подбитую в неравном бою руку, скрылся где-то в темноте углов.
Магазин сегодня так и не открыли. Эмма только и успевала, что следить за молниеносным Питом, да за едой, что готовилась в духовке для заседающего в зале лавки Мужского Клуба (предупредить, что не поели вне дома заранее было нельзя!).
- Какой милый у Дона сын. Вы давно с ним наладили связь снова? Ты мне ничего не говорил, - сказала О’Брайан, убирая тарелки на поднос, чтобы сразу все отнести в мойку.
Под шум воды, которой женщина наполняла раковину на кухне, слив которой был заблаговременно закрыт, она продолжила говорить с Бернардом:
- Знаешь, я все-таки хочу помириться с Мари… Поговорить нормально и помириться… Все же нам вместе работать, - сказала она и закрыла кран, чтобы начать омывать посуду губкой, - Еще я хочу встретиться с Лизом и Джеком… Я их не видела уже с самого отъезда в Амстердам, и они даже не знают, что я вернулась. Это не значит, что я обязательно потащу тебя с собой, - сразу пресекла излишние споры женщина, зная, как может среагировать Блэк.
***
- Вот тут у нас полки с классикой английской литературы… А там, - Эмма указала в сторону стены, - Фантастика.
О’Брайан устраивала отцу небольшую экскурсию по лавке. Он пришел навестить дочь, причем сделал это не так, как Хелен: Эмма сама пригласила папу, но единственным условием была тайна этой встречи от матери. Кажется, но Шон О’Брайан и сам был очень даже за такую конспирацию.
- Понятно… А живете прямо здесь? В том смысле, что не мало ли здесь места?
Они как раз прошли на кухню и дочь во всю расхваливала все свои приобретения, начиная от сковородок и заканчивая салфетками, что «сделали из кухни ну просто рай по сравнению с тем, что здесь было раньше!».
- Мать там рвала и метала, когда вернулась от тебя. Как по мне, так ты счастлива, значит и мне хорошо. Бернард нормальный парень (папа, нам по тридцать лет, а ты меня еще девушкой зовешь…), нормально стоит на ногах. И ты его любишь. Чего изобретать велосипед? – как всегда по-простецки изъяснил свои мысли папа Эммы и пожал плечами.
- Пойдем я тебе покажу нашу комнату. Я туда купила такие красивые шторы!

Отредактировано Emma O'Brian (10.10.2014 20:05:36)

- Неужели невозможно сделать это дистанционно? Вы понимаете, у меня работа в другом городе… - говорила трубке мобильного телефона женщина, - Я знаю. Я знаю, что это бюрократия, что Вы… Хорошо. Да. Я оповещу Вас о дате.
Эмма мерила шагами кухню – туда и обратно, и снова круг, обсуждая неприятные для нее новые обстоятельства: в той больнице, где она работала, когда недолгое время жила в Амстердаме, была неразбериха с документами, вследствие чего на какой-то злосчастной бумажке не оказалось заветной подписи мисс О’Брайан. Европейская щепетильность не позволяла голландцам получить ее посредством электронной почты, а сроки поджимали так, что и обычная почта оставалась совершенно за бортом. Ей ничего не оставалось делать, как продумывать варианты, как можно отпроситься с работы, и прикидывать на какие деньги можно полететь в Нидерланды.
- Бернард, можешь уделить мне пару минут?- обратилась Эмма, собравшись со словами и выходя в торговый зал, - А, чего я вообще спрашиваю, у тебя наверняка опять все висит на «Закрыто»…
Резвым и легким шагом женщина прошла через весь магазин к двери и перевернула пластиковую табличку другой стороной. К ее удивлению обе стороны гласили одно и то же – неприветливое «Закрыто». Эмма молча и очень-очень строго посмотрела на мужчину и вопросительно подняла одну бровь, тихо вопрошая к Блэку.
- То есть ты считаешь это нормальным? – обратилась она к невозмутимому ирландцу и прошла к дивану для посетителей, присаживаясь пятой точкой на его подлокотник, вытягивая при этом ноги вперед и опираясь руками по бокам от себя.
- Мне нужно будет слетать в Амстердам. Это по работе. Точнее по предыдущей работе, так что…
Прошло два дня, и это «так что» переросло в то, что оба они, как Эмма, так и Бернард, находились в одном самолете, что летел прямиком в Голландский город под названием Амстердам. Женщина терпеть не могла летать местными авиалиниями: сервис ни к черту, вежливость ни к черту, постоянные задержки вылетов, долгое получение багажа… Но выбирать было не в их стиле сейчас – финансы поджимали, а это получался самый бюджетный вариант добраться до Амстердама. Дешевле было только переправляться на велосипеде, но, кажется, Бернард бы не поддержал такую идею оздоровления (ли?) организма.
Эмма не знала, почему Блэку было так принципиально сопровождать ее в этой поездке. Отказов он не принимал, даже когда О’Брайан пыталась втолковать в его лохматую голову, что два билета получаются в два раза дороже, чем один билет. Была ли это ревность, было ли это недоверие или что-то еще, О’Брайан не могла сказать точно, но факт оставался фактом – Блэк не отпустил ее одну.
«Угу, пойду искать себе еще одного там, вдруг не все книжные облазила, вдруг мне подсунули наглую подделку? Хотя нет, так вести себя может только оригинал. Такое не повторишь!» - ворчал задетый этой ситуацией внутренний голос женщины.
Что-то пошло не так. То ли двигатель, то ли еще что-то в этой непонятной уму Эммы летающей железной машине стало выходить из строя, потому пилот решил выполнить посадку в каком-то ну совсем уж захудалом аэропорту где-то в Уэльсе, потому как тот был самым ближайшим аэродромом, что мог бы принять таких габаритов самолет. Пустынный и очень даже аскетичный, воздушный порт был выполнен из минимального количества элементов из набора «Собери терминал. Конструктор для детей старше детских лет, имеющих диплом инженера, или строителя, или кого-то там еще»: таможня – одна штука, паспортная служба (для чего она здесь вообще?) – две штуки, багажная лента – две штуки, магазин с продовольствием – одна штука. Посередине зала ожидания, а он был единым для вылетающих и прилетающий, что наверняка часто создавало хорошую такую неразбериху, стояли ряды и ряды неудобных железных кресел для пассажиров, которые могли заставить спину стонать о дикой боли уже через 5-7 минут пребывания на них.
- Ты и здесь будешь сидеть сиднем, Бернард? Может ты хотя бы попробуешь обратиться в службу багажа, чтобы мы хотя бы могли получить наши вещи?
О’Брайан была совершенно не в духе, казалось, она напоминала бочку с порохом, готовую взорваться от единой искры, что промелькнула бы рядом с нею. Им предстояло провести здесь неизвестное количество времени то ли ожидая пока их соотечественники господа ирландцы почешут голову и отремонтируют «птицу», то ли пока за ними прилетит другой самолет…
«Прощай душ, прощай чистота, прощай свежесть и прощай уютная кровать… Отлично… Я ведь говорила, что лучше лететь с пересадкой, но с British Airways, а не с этой… Боже, я даже не помню, как называется компания! Но конечно! Куда там! Ты же мужчина. Мужчины же сидят и ничего не делают, да?» - уже взрывалась от негодования внутри себя О’Брайан, - «Да, ничего не меняется. Ты, Блэк, как был чурбаном, так им и остался… Ну неужто так трудно подойти к сотруднику и потребовать наши вещи, чтобы мы хотя бы могли переодеться, подложить что-то под голову, чтобы спать? Нет… Мы будем сидеть и строить из себя обиженных на всю планету. Да, вот именно с таким лицом… Интересно, здесь есть хотя бы какая-нибудь гостиница поблизости? Хотя о чем я думаю, у нас нет денег на нее, мы же ‘летим туда и обратно’, верно, Бернард?”.

Отредактировано Emma O'Brian (18.10.2014 23:14:22)

Отчего-то Эмма не разделяла романтики и этой лучезарной настроенности Бернарда. Хотя с чего ей было находиться в таком же настроении? В Амстердам они так и не попадут, если верить тому, что их вроде как просто вернут в родной Дублин, деньги на билеты они спустили, опять же при условии, что им скорее всего не возместят финансовый ущерб, а те дни, что О’Брайан брала себе выходными для этого небольшого путешествия, потрачены впустую. Время, деньги и нервы, выброшенные на ветер. Отличное времяпрепровождение!
Ее раздражало сейчас все: от шума вокруг, что создавало их маленькое и вынужденное поселение, до самой ситуации в которую они все попали, нелепой и смешной, но лишь когда ты смотришь на нее со стороны, а не находишься в ней. Как, ну как можно было родиться под счастливым знаком ирландского клевера, в самом сердце Ирландии, в Дублине, и быть таким невезучим? Эмма не могла этого всего понять.
Несмотря на все, она посмотрела туда, куда указывал Бернард, в это серое и скучное марево, в это небо, что было повсюду, отчего было даже тошно. Нет, она не была в настроении для мечтательных рассуждений, она была в том духе, чтобы ненавидеть все, что могло бы еще хоть чуточку вытащить ее из ее уютной души, где она предпочитала сейчас прятаться, надежно заперев все засовы.
- Не знаю… Я ничего волшебного здесь не вижу. Да и вообще… Как по мне, так лучше поскорее увидеть небо Амстердама, поставить подпись в этом чертовом документе и отправиться домой, чем торчать здесь и любоваться гребанным небом! – выпалила она в сердцах и возмущенно скрестила руки на груди, глядя куда-то в сторону.
В голове женщины гуляли плохие мысли, такие, что способны разнести все находящееся вокруг в щепки получше всякого ядерного взрыва. Она едва ли могла их утихомирить, потому лучшим решением сейчас было молчать.
Именно в таком виде она прошла к их сидениям, именно такой, молчащей села на свое, она даже смогла держать все это в себе с минуту, но затем Эмма все же начала говорить, и мало что могло ее остановить. Глупая, просто мальчишеская, ребяческая прихоть господина Блэка косвенно привела их сюда, в захудалый аэропорт, где поблизости даже нет гостиницы, что могла бы принять на веру кредитную карточку, по долгу которой можно было бы расплатиться позже, но зато в настоящий момент получить хоть какой-то комфорт и уют номера, а не гам и антисанитарию зала ожидания.
- Если бы я полетела через Лондон… Или поехала бы через паром и потом прямым рейсом… Я бы уже была на месте! Более того, я бы уже собиралась домой, как раз бы к ужину вернулась! Но нет… Тебе приспичило поехать со мной! Зачем? Повидаться с какой-нибудь пассией в Амстердаме? Зачем? Для чего именно ты собрался со мной, скажи мне?
Выпалив все это, Эмма замолчала, уходя далеко и глубоко в свои мысли. Хотела ли она продолжения ссоры? Нет, но слишком многое оседало и оседало в ней за все эти дни, что они снова были вместе. Ей было совершенно непонятно, с чего он так просто забыл все то, что привело их к разрыву? Как можно было так просто взять и выкинуть эти листы из памяти?
«Он трус. Он настоящий трус, если не хочет поговорить обо всем, что произошло, если собирается спустить все на тормозах!» - подзуживал внутренний голос.
- Бернард, - начала Эмма, не давая мужчине ни шанса ответить ей на первую ее тираду, - Мне не нравится, что тебе совершенно наплевать та произошедшее. Потому что мне все это совершенно не все равно. Я хочу поговорить о том, что нам делать с нашим прошлым. Мне не нравится, что мы все так легко и просто забыли!
«Легко и просто забыли! Ха! То есть те сообщения на голосовой почте, те 5 лет, то, через что оба прошли и все то, что было сказано друг другу в Солтхилле, уже не считается? И то, что происходило в Эдинбурге и после него тоже забыто?» - возразил здравый смысл, но женщина была слишком зла на ситуацию и не хотела ничего слушать.