Меньше всего в этой жизни Мивин О’Ши любила внимание. Когда-то ее фамилия уже гремела во всех сводках Белфаста, и не хотелось бы прославить славный род еще и в Дублине. Поэтому, когда соседка напротив, милая старушка, предложила дать интервью, Мивин восприняла предложение с прохладцей и неопределенно повела плечами: журналисты, знаете ли, как патологоанатомы, любят заглянуть в нутро. Но уговоры, шоколадное печенье и нежелание обидеть человека сделали свое дело: после третьей чашки мятного чая в обществе болтливой старушки, Мив согласно кивнула, промямлив «ладно». Что-то подсказывало, что согласие ей еще аукнется.
Утро не заставило себя ждать. С первыми лучами О’Ши нехотя подняла свою тушку с кровати: надо было прибраться в квартире, выкинуть коробки из-под пиццы, заварить чай и успеть испечь вишневый пирог. Путь и журналист не абы кто, так, студенточка, но гостеприимство никто не отменял. Однако с расчетом времени все оказалось куда хуже. Когда раздался звонок в дверь, Мив как раз заканчивала убирать кухню: любая попытка приготовить хотя бы лапшу превращала уютную, аккуратную комнатку в настоящий Перл-Харбор. Подпрыгнув от неожиданности, девушка метнулась к двери, торопливо дернув за ручку. Журналистке она предстала в том еще виде: на пухлой щеке красовался длинный след от муки, поверх скромного платья в мелкий горошек висел видавший жизнь и прожженный в нескольких местах фартук, светлые растрепанные волосы убраны в неряшливый хвост, спадающий на бок, как Пизанская башня.
-А.., эм, привет, - Мив неловко улыбнулась, неопределенно махнув рукой, - Проходи. Куртку можешь повесить сюда. Чай будешь? У меня есть пирог. Вишневый.
Как всегда при столкновении с человеком, отнимался язык и отказывался работать мозг. Манеры также бесстыдно забывались. Наверное, именно поэтому Мив, чуть наклонив голову, откровенно разглядывала пришедшую. Аккуратная девушка с правильными, немного острыми чертами лица, веснушками на чуть припухлых щеках и пронзительными льдистыми глазами. Немного ошарашенными и холодными, кажется. Этот пронзительный взгляд смутно казался знакомым. Что-то из детства, такого далекого и туманного. Да нет, бред. Мивин тряхнула головой, сбрасывая непрошенные мысли.
- Давай тогда  гостиной, ладно? Садись вон в то кресло, только подушку под низ положи, там пружинка, она… Чай будешь? Зеленый? Черный? – пустая трескотня, нервная и бессмысленная.Да, Мивин из тех людей, кто тараторит, хотя в следующий момент может замолчать, тяжело и также бестолково. Пока гостья устраивалась, О’Ши метнулась на кухню, громыхая посудой и бессвязно ворча что-то под нос: она растерялась, хотя, казалось бы, весь вчерашний вечер ушел на душевный настрой и смирение. Но реальность ведь всегда далека от ожиданий. Вернувшись в гостиную с двумя чашками чая и кое-как зажатым пирогом, Мив все угощения торопливо уложила на журнальный столик и устроилась с ногами в кресле напротив. Решив, что так не солидно, опустила их на пол, руки чинно положила на колени, широко раскрытыми глазами уставилась на носки клетчатых тапочек.
- Ну, я Мивин О’Ши. Миссис Форест сказала, Вы хотите взять интервью. Я готова.

Отредактировано Mivin O'Shea (28.01.2015 23:31:01)

Оливия вела себя дружелюбно: полуулыбка на лице, умные глаза, спокойствие и расслабленность в движениях. Она не походила на дотошного журналюгу, готового вытрясти из себя душу. Но все же Мивин не могла заставить себя расславиться: «биография» - ее больное место, тщательно замаскированное, припудренное, чтобы не чувствовался запах пороха. Что-то кольнула внутри, и голос в голове, язвительный, заносчивый, коварно шепнул: «Уже жалеешь? А ведь и пяти минут не прошло».
- Скажем так, - на лице О’Ши появилась напряженная улыбка. Девушка скользнула невидящим взглядом по фигуре Оливии, устремив помутненные дымкой воспоминания глаза на стены, - сложилась такая ситуация, что мои родители не могли меня больше воспитывать, и поэтому они отдали меня на попечение церкви.
Скрещенные на груди рук – знак отстраненности, слова тщательно подбирались и неуклюже шлепались с губ, тяжелые, формальные и неискренние. Мив поняла свою оплошность сразу: к ней пришли не за тем, чтобы выслушивать туманные фразочки, но и откровенность вроде «ну, знаешь, мои родители – террористы, нашумели в Белфасте, их посадили в тюрьму. Меня с таким прошлым ни один дет. Дом не принял, поэтому сплавили в церковь от греха подальше» казалась излишней. Мивин извиняющее улыбнулась и, подчеркнуло бодрым тоном добавила, забираясь с ногами в кресло и складывая их по-турецки:
- Но, может, тебе будет интересен сам церковный уклад? Знаешь, в нем есть своя прелесть! Аскетизм, жесткие рамки, постоянные молитвы – это да, но никаких плетей и педофилов, как в фильмах показывают. Смотрела "Песнь для изгоя"?
О’Ши хмыкнула, заметно повеселев, пожала плечами:
- Зато какая духовность, какая библиотека! Десятки, нет, сотни книг и без дешевых романчиков. Комиксов, правда, тоже не было, - Мивин весело сверкнула глазами в сторону Оливии, - никакого интернета, модных журналов, гаджетов. Из общения с внешним миром – только письма. Это чудесно, правда. Иногда так душевно получалось. Помню, я с одной девчонкой переписывалась… Кажется, я отвлеклась.
Воспоминания захлестывали, вспоминалось веселое и не очень. Мив опять тряхнула головой, собравшись с мыслям.
- Так, начнем по порядку. Не смотря на свою внешнюю авторитарность, церковь достаточно мягка. Мне, ребенку, там было уютно даже со всеми их заскоками. Более того, когда я призналась, что не верующая, меня освободили от служений и беспрестанных молитв. Навязывали, конечно, куда без этого, но не принуждали. Так что о себе я могу сказать, что я – атеистка, выросшая в храме Божьем.
Мив пожала острыми плечами и облегченно выдохнула: кажется, все идет не так уж и плохо.

Мивин неодобрительно покосилась на диктофон: как человек, выросший вдали от техники, с той она не дружила и искренне недолюбливала. Как бы не старалась О’Ши, игнорировать черную коробочку она не могла, отчего речь стала напряженной, скомканной, то и дело прерывающейся на «ааа», «ну это» и «эм». И даже созерцание увешанных плакатами, ловцами снов и рисунками стен не дало нужного результата. Поэтому, виновато улыбнувшись, Мивин потянулась к пирогу и отхлебнула горячего чаю. Вытерев крошки с уголков губ и смирившись с диктофоном, она продолжила, задумчиво глядя куда-то сквозь Оливию:
- Удавалось нечасто или недолго. Люди боятся, когда им приходят письма из церкви. Часто они думают, что это очередная агитация или мольбы о пожертвовании. Пару раз мне даже деньги в конверте приходили, - Мивин хихикнула, дернув плечами, - да и адреса я писала наобум. Большинство писем возвращалось назад. Хотя раз мне повезло.
Мивин легко вскочила с кресла и вытащила из-под кровати увесистую обувную коробку. Покопавшись, она выудила оттуда пачку писем, бережно перевязанную бечевкой.
- Вот. Я ее называла Оли, полного имени никогда не знала. Мы были ровесницами: те же проблемы, вопросы и сомнения. Общались года три, потом все резко прекратилось: она перестала отвечать, а я обиделась. Ну, как-то так.
Мив хмыкнула, протянув письма журналистке. Она задумчиво стала разглядывать пальцы, выделывая из них фигурки театра теней.
- Хотя наша переписка многое мне дала: связь с внешним миром, я не чувствовала себя отшельником или в тюрьме. Ну и, наверное, страх перед огромной жизнью исчез. Думаю, если бы не Оли, я бы так и не решилась покинуть стены церкви.
Тепло улыбнувшись воспоминаниям, Мивин подняла глаза на журналистку. На секунду ей показалось, что в льдистых глазах той сверкнул недобрый огонек. О’Ши поежилась, заерзав в кресле:
- Вы хотите знать еще что-нибудь?