У Нила есть развлечения на субботний вечер: посмотреть пару серий маппетов, забрать шмотки из химчистки, заглянуть в местный гей-клуб, чтобы перетереть произошедшее за неделю с разряженными драгами и субтильными малолетними пидорами. Клуб отделан под "Керель" Фассбиндера, щеголяет членами из папье-маше и рваными тельняшками на всех углах, поэтому любой, даже самый простой, деловой и скучный разговор обретает в нем флер смутного, едва различимого желания разложить собеседника прямо на столе - это добавляет дискомфорта и сгущает краски. Это интересно. Ради этого можно даже заплатить за вход.
В своей мелкой, по-классически холостяцкой квартире, как в коробке с острыми предметами, Нил воюет с пространством и избегает углов. Она разлинована под его, ниловы, руки и ноги: выверен каждый сантиметр, выломан каждый косяк. Вместо того, чтобы ехать к уродам или смотреть на уродов, Нил просиживает вечер перед мелким экраном телевизора на кухне, занимаясь готовкой и неторопливыми размышлениями о насущем. Воздух сперт от сигаретного дыма, но если открыть окна, можно примерзнуть к плите: такой себе выбор. Телефон в комнате завывает по кругу какой-то фирменной, долгой и заунывной мелодией. В субботу вечером Нил решает, что позволять кому-то рушить его импровизированную идиллию - преступление против человеческой природы, поэтому трубку он берет только минут через пятнадцать: на той стороне провода - жеманный незнакомый голосок, предлагающий составить ему в этой идиллии компанию.
Пиздец, думает Нил. Не хотел идти к пидорам - пидоры пришли сами.
Встав на светофоре, он долго и мучительно соображает, уставившись на свою угрюмую морду в боковом стекле. Планы изменились, но они остаются планами; тратить выходной на еблю - не самое приятное, что может быть после недели, когда работодатель сам ебал тебя и в хвост, и в гриву. Впрочем, обещание есть обещание. В конце концов...
Сзади какая-то сумасшедшая тачка блюет оглушительным залпом гудков, и приходится тронуться.
Свернув к автовокзалу, Нил сканирует окружение на предмет желающих перепихнуться этим вечером и едва не въебывается в забор. Малолетняя тварь, одиноко сидящая на скамейке, видимо, ждет именно его. Паркуясь, Нил размышляет что-то насчет уголовной ответственности и возможности свалить, не привлекая к себе лишнего внимания, но малолетняя тварь уже поднимается со скамейки, близоруко щурясь в его направлении.
- Отличная тачка, - приветствует Нила тварь. - Ну что, поехали?
Нил смотрит в тварево лицо, просит сигарету, закуривает, не находя возможности отвести взгляд. Если мелкая, но имеющаяся в наличии перспектива того, что он не зря поехал посреди ночи в центр города, хоть чуть-чуть грела его во время поездки, то теперь она к хуям рассеялась, вернув на место уголовную ответственность, теперь жмущую на мозг с удвоенной силой. Немного подумав, Нил открывает перед тварью дверь, и она проворно забирается в машину.
Тварь зовут Эммануэлем (- Блять, прикинь, это была идея моей мамаши, - сетует он, пытаясь пристегнуться и не сломать себе пальцы), и она пиздит без остановки, ломает дверь бардачка, рассыпает сигареты под сиденьем и едва не вышибает локтем оконное стекло. За пятнадцать минут, что Нил ведет по пустым ночным дорогам, он уже готов смириться с уголовной ответственностью - но, пожалуй, другого толка.
В ниловой квартире Эммануэль стаскивает с себя шмотки, бродит по квартире, натыкаясь на мебель, падает на диван, отклячив зад и строит предположения, когда Снежная Королева По Имени Нил соизволит отогреться и присоединиться.
Нил ставит чайник и расстилает ему на кровати, борясь со смутным желанием дать малолетнему ублюдку в челюсть. Мысль о том, что, возможно, когда-нибудь его сын тоже встретит на улице такого случайного ебаря, сверлит ему голову с мучительной силой новенькой электродрели. Что будет с сыном? Что будет - когда об этом узнает Нил, - с ебарем? Он возвращается в комнату с чашкой чая и застает Эммануэля на диване в глубоком отрубе.
Проблема на какое-то время решается сама собой.
- Давай, вали уже, - говорит Нил Эммануэлю, объяснив, как пользоваться ноутбуком и дожарив ему яичницу на завтрак.
- Ты заебал, - говорит Нил Эммануэлю, вернувшись с работы и обнаружив хуево собранный ужин и убранную квартиру.
- Мать приедет скоро, я ей что скажу, - говорит Нил Эммануэлю, когда тот приводит домой кота и выпускает его на помытые получасом ранее полы (вид Эммануэля, пытающегося управиться с тряпкой, в лучшем ракурсе встречает Нила с порога, и ему приходится выйти в парадную, чтобы удержаться от мучительного гомерического хохота).
- А родители твои что мне скажут, - говорит Нил Эммануэлю, помогая ему поставить штатив и становясь перед камерой в те положения, о которых тоном пидороватого режиссера сообщает ему Эммануэль.
- Все нормально, - выдыхает ему в губы Эммануэль как-то вечером, оказавшись в его постели - пара литров портвейна за ужином делают свое дело, но Нил находит в себе силы его оттолкнуть. Нил - на позиции защитника, и он не видит смысла в том, чтобы меняться. Впрочем, думает об этом достаточно часто. Но все равно не видит. - Я просто рядом полежу, ладно? - и сумасшедший Эммануэль действительно просто ложится рядом, уткнувшись лбом в нилово плечо.
Каждый вечер они ложатся спать в одну постель, Нил рассказывает Эммануэлю о взрослом мире и о хороших книгах, Эммануэль выходит из себя, заслышав и о взрослых, и о книгах, ставит Бертолуччи на бесконечный повтор. Пока на экране кто-то сношается и умирает, Эммануэль клянется Нилу в любви, и они вместе думают над сюжетами фильмов, которых еще нет.
После сорок второго просмотра Нил перестает покупать сливочное масло и начинает ненавидеть итальянский кинематограф. После второго года сожительства Нил не может сообразить, как жить одному.
Спустя месяц ему об этом же рассказывает Эммануэль. - Понимаешь, - говорит он, пытаясь одновременно почесывать за ухом кошку по имени Тварь, жевать бутерброд и фиксировать все на пленку. - В моем случае принцип... ну... "в семье не без урода"... не работает. Скорее, "в семье одни уроды", - он балансирует с бутербродом, фотоаппаратом и Тварью над столешницей, пытаясь с недосыпу не упасть в нее рожей. - А мне такая не нужна. Мне бы тебя, Нил-царь, мне не надо никого больше... типа того. Меня уже вроде как даже прикалывает мыть посуду. Я как баба. Нормальная тема.
После третьего года Эммануэль вступает в статус бабы окончательно и бесповоротно и уходит в магазин как-то утром. Больше он не возвращается.
Как складывается этот странный, извращенный механизм Нил понимает только чуть после - когда, едва не свихнувшись, осознает, что он забрал даже кассету. Его кроет по-детски - обидой и непониманием. И еще, немного - чем-то, похожим на предвкушение безвременного повешенья на крюке для шторы в ванной. Но эту мысль он отгоняет от себя довольно быстро.
Что делать, он не знает: через какое-то время причина пропадает, но сам вопрос остается.
Что делать, спрашивает он, заваривая кофе в офисе и отбивая документацию в архивы. Что делать, спрашивает он у бывшей жены, забирая сына на регулярную ежевоскресную прогулку. Что делать, спрашивает он, покупая билеты в Турцию на рождественские каникулы - его новая женщина страсть как любит погреться на солнышке, он, вроде как, страсть как любит ее. Все правильно. Все идет так, как и должно быть.
Открытка от Эммануэля приходит аккурат к четырехлетнему юбилею его внеочередного утреннего похода в магазин.
Турция отменяется, соображает Нил, выкуривая вторую пачку за утро. Блять, да какой "отменяется", - возмущенно орет ему в голове голос Новой Женщины. Объявился, ублюдок. Скучает, видите ли. Как был тварью, так и остался, - но Нил, подхватив заранее собранные чемоданы, уже сдает билеты в аэропорту.
В Дублине ему вряд ли понадобятся крема для загара - вероятно, если говорить абсолютно честно, то единственное, что ему понадобится - около шести литров виски на вечер и успокоительные, чтобы не заняться членовредительством еще в самолете, - но это последнее, что его волнует. Эммануэлев кривоватый, детский почерк сообщает: "скучаю. люблю. готовят тут еще хуевее, чем ты" - и еще с полдесятка бессмысленных подробностей, рваных слов и пятен смазанной пасты. Нил понимает, что им вертят, как хотят. Но ничего не может с этим поделать. Самолет скоро сядет - его назад не повернешь.
На мой взгляд, одна из самых важных фигур в жизни — квадрат, по крайней мере, прямоугольник, то есть четыре угла. А в нашем случае кто находится по углам? В одном углу: Кристина. В другом: я. В третьем: Герман. Но кто или что — в четвертом? Никто и ничто… Вот видите, потому все не так… А в середине квадрата, по всей вероятности — Смерть, но она всегда посреди любого квадрата, в этом нет ничего особенного. Но что такое квадрат с одним пустым углом? Бред…
|
уровень моей игры - Лет через пять я вернусь, - обещает Эммануэль, пытаясь впихнуть в рюкзак камеру, не сломав при этом ни линзу, ни объектив. Получается не очень, что-то трещит, и он поспешно обхаживает фотоаппарат, как любовника, и отпускает, удостоверившись, что все в порядке. - И спалю твой дом к чертовой матери. Молись, чтобы тебя в этот момент в нем не было.
Ему Рыцаря по-человечески жалко - и это отвратительное чувство, потому что Эммануэль терпеть не может жалость, терпеть не может все это меценатство и благотворительность: он привык предъявлять требования сразу, и ждет того же в ответ, все происходящее за последние несколько недель настолько вымотало его недосказанностью, что периодически он испытывает почти животную потребность что-то раскрошить, что-то разбить, что-то сломать, куда-то бежать. Фуга накрывает его, как волна, особенно - по ночам, и поводу свалить он даже рад. Вот только что будет с этой полоумной бабой и ее усталым, заебавшимся в край мужем - вопрос, почему-то его волнующий. В последний раз так он думал о Твари, уезжая из Антрима - не забудут ли ее покормить и не съебет ли она с тоски вслед за ним.
- Нахер ты тогда объясняешь? - внезапно срывается Эммануэль, неловко повернувшись в рыцареву сторону; на пол летит торшер, рюкзак валится на пол, книги падают, как домино, с маленького журнального столика. Весь этот ибсеновский кукольный дом его тянет разобрать на кирпичи. - Нахер ты все это мне объясняешь?
ХЕЛЬМЕР (молодой человек лет тридцати, массивный, как гора, двигается бесшумно, лишних вопросов не задает): вообще не твое дело, вообще не твое дело, вообще не твое дело...
НОРА (мальчишка лет двадцати с координацией раненого дикого зверя): чье?
НОРА зажигает спичку, и кукольный дом плавится пластиковой мебелью на ее руки.
Что-то в Рыцаре меняется, перетекает, и это так странно, так непривычно, что Эммануэля берет оторопь: он пытается заниматься укладыванием, но вещи падают у него из рук. Внезапное возбуждение, злое и отчаянное, продолжает расти, вот-вот пойдет носом, первое правило путешественника - никогда не привязываться к местам, но ведь он и не привязывался, просто раздает советы направо и налево, с кем не...
- С км нбв, - мычит Эммануэль в рыцаревы губы, пытаясь схватиться хоть за что-нибудь, чтобы не упасть, тянет руки к его лицу, но в текущей позиции - не дотягивается, поэтому впивается ногтями в его запястья, пока пальцы крепко вцепились в шею. - Я, блять, ждал, - слегка раздраженно поясняет он, оторвавшись хлебнуть воздуха. - Вообще-то. - И снова тянется к Рыцарю.
Вот это, блять, Рыцарь. Захотел - и взял. Дракона выебал, ров выпил, башню спилил. Теперь дело за принцессой.
|
NAME: имя персонажа.
AGE: возраст.
BORN: страна, город(откуда родом персонаж).
STUDIES|WORK: занятость (указываем место работы|учебы)
ORIENTATION: гетеро|би|гомо.
APPEARANCE: имя прототипа желаемой знаменитости(англ.).
пожелания к игроку
от себя
