В какой-то момент все пошло не так. Поезд мирной жизни нашего городка съехал с рельсов, перевернулся и подмял под собой многих невинных ожидающих. Спокойствию пришел конец, вывернув наружу все самое страшное, подлое и упрямое естество. Возможно, рано или поздно это бы произошло: с помощью Женевьев или без нее, но однажды Фрее надоело бы быть на заднем плане, или мне-жить в стае, возможно, кто-то другой из Бенаров переступил черту, сетуя на скучную бытность. Мир хотел хлеба и зрелищ, люди всегда, из века в век, жаждали кровавой бойни.
Больше всего мне было жаль Уилла: изображать спокойствие, показывать, что владеешь ситуацией, когда это совсем не так, не терять самообладание, когда понимаешь- стая медленно отворачивается от тебя, родная сестра решает забрать власть в свои руки, а брат отмалчивается в сторонке. Стыдно ли мне, что я не участвую в их споре? Не знаю, возможно. За столько лет я устал от постоянных гонок за главенством в стае, Фрея слишком импульсивна и жестока, чтобы быть вожаком. Конечно, я любил свою сестру, но от правды никуда не деться.
Сегодня рассвет принес с собой облегчение, оставив ночные мучения и страхи липким холодным потом на теле. Мне стоило бы привыкнуть к подобным кошмарам, но каждый раз они стирают всю мою уверенность и равнодушие, вновь заставляя пережить самую большую трагедию жизни.
Сегодня я решил избавить себя от необходимости появится в особняке, где накал страстей достиг неимоверных высот, а брат мучается вопросом: что делать.
Я не считал, что Женевьев стоит так просто отпускать_изгонять из города: ее стоило проучить, но не смертью. Ведь после смерти виновник не извлечет урока, не примет его к сведению, не будет бояться, не попытается измениться. После смерти ничего нет. Каждая из сторон была слишком категорична, но бросаясь из крайности в крайность, не выйдешь из ситуации абсолютным победителем. Уилл еще верил в силу договора, ведь Джуллиан Эршер поддерживал политику своего «отца», а я был уверен, что вампирам нельзя верить [возможно, во мне говорить ненависть/прошлый опыт/чутье волка], ведь каждый из них может прятать в своем шкафу столько скелетов, сколько возможно туда вместить.
Проблема с мисс Роше была абсолютной и масштабной, с ней мы жили последние недели, когда часовой механизм дал сбой, договор затрещал по швам, как и терпение всех, кто знал суть дела. Меня же ждало нечто другое. То, что может стать той пресловутой палкой в колесе, дать нового союзника бывшему члену клана Бенар, утопить город в крови невинных детей.
Да я не переносил вампиров, но эта неприязнь была, как само собой разумеющееся, с вкраплениями ненависти или равнодушия. Я ненавидел тех, кто лишил меня семьи, убил мою ни в чем неповинную маленькую дочь и растерзал любимую жену, прошло почти полтора века, месть свершилась, а спокойствием и не пахло. В каждом вампире я все равно видел монстра, терзающего человеческую плоть, и в то же время понимал - грести всех под одну гребенку не стоит.
Одно из простых условий договора гласит, что не_мертвому запрещается насильно обращать человека, пытать его, держать в плену, питаться им без согласия оного. Вероятней всего садизм закладывается в каждого кровососа с кровью создателя, будто катализатор, поднимая скрытые внешней добропорядочной маской желания/искушения. Насколько я мог судить, Пол Найт был именно той жертвой химической реакции, сделавшей из доброго доктора Джекила, вселяющего ужас в горожан мистера Хайда. Вероятно и до обращения он не был примерным гражданином, но явно не похищал маленьких детей, не держал их при себе и не питался их кровью.
За прожитые годы я повстречал многих… сумасшедших гурманов крови, для которых детский эликсир жизни был сравним с напитком богов. Сказать, что это было отвратительно ровным счетом не сказать ничего. Я бы вырвал ему сердце с превеликим удовольствием, устроил бы ему солнечные ванны и недельные голодания, пытая, мучая, издеваясь над ним по всем жанрам сладкой мести. У меня был пунктик на тех, кто посягал на самое драгоценное: детей и семью в целом, но будучи знакомым с подобным, я знал, как сильно хочется расправиться с тем, кто отнял у тебя источник живого счастья.
Вероятней всего из клана Бенар никто не удосужился навестить новоприбывшего. Вероятней всего ему даже не зачитали все запреты. Вероятней всего ему было бы все равно глубоко наплевать на местные законы, что делало его отличным союзником для Женевьев. И этого нельзя было допустить.
Никто из жителей и ухом не повел, когда Пол Найт представлял любопытным мальчика, что был рядом с ним, как своего сына. Ведь даже, если он и не родной, брать из детдомов же не преступление? Они не стали проверять, им даже не было дело до чужого ребенка, который выглядел вполне нормальным, насколько это возможно при гипнозе или запугивании, но зная сущность этих ублюдков, стоило проверить наверняка.
Чутье не подвело, этот идиот похитил ребенка охотников. А, как известно охотники всегда получают свое, пусть даже сейчас им в этом помогут, но все же. Но какого же было мое удивление, когда его отцом оказался Томас Дэлтон. Он относился к редкому подвиду охотников, лояльно относившихся к нечисти. Если можно так выразиться, то в некотором роде мы ладили, но вот его супруга…
Я дал им право прийти первыми, а сам осмотрелся, ожидая подвоха. Охотникам тоже нельзя верить, даже отчаявшимся. Уверен, Алексис считала так же, либо ей просто нравилось следить за мной [или за всеми членами стаи?]. Делая вид, что совершенно не ощущаю слежки, я приблизился к кафе, когда успокоил внутреннего волка- опасности не наблюдалось.
- Томас,- поздоровался я, следуя правилам хорошего тона, но протягивать руку не стал, чтобы было без неловких моментов.
Кортни, так звали супругу Тома, была напряжена, смесь недоверия и надежды проблескивали в потускневших от горя глазах. Она- истинная дочь потомственных охотников, хотя, увидь я ее со стороны, принял бы за взбалмошную чер-лидершу, которая привыкла быть первой во всем.
Грубоватое приветствие тут же меняет мои представление о девушке. Чтобы спасти собственное дитя каждая мать пойдет на что угодно, даже если это вразрез идет с ее принципами, которые взращивали в ней с пеленок. В глубинах ее сознания идет такая борьба, которая свойственна лишь отчаявшимся родителям. Всей своей сущностью она должна ненавидеть таких, как я [и вроде бы я тоже должен], но сейчас именно я тот единственный, кто может помочь им найти сына.
Она пойдет на любую сделку,- повторяю я про себя ее же слова, словно пробуя на вкус. Пятьдесят на пятьдесят: человек слова она или типичный охотник, отворачивающийся от просящего об услуге не_человека. Мне жаль их, но едва ли моя жалость смягчит боль; едва ли та, что с безнадежным отчаянием цепляется за мужа и закусывает губу, даже не стараясь скрыть своих чувств, примет мои сожаления.
Убивал ли я? За этим столиком, да и в этом городе безгрешных нет. Возможно, некоторыми из грехов я вовсе не горжусь.
Я не уверен, что ее действительно волнуют мои мотивы, но она задала вопрос, пусть и не развернуто, но я должен ответить на него из вежливости.
- Есть несколько причин, но вам стоит знать, что в городе есть свои законы и те, кто идет против них, Найту здесь не место, а Кеннету не место рядом с ним. Это взаимовыгодная сделка: я помогаю вам вернуть сына- вы убиваете вампира и покидаете город,- спокойно говорю я. Не своими руками, не идя против закона я все же избавлю город от такой сволочи, как Пол Найт.